«наукова думка»
Скачати 3.47 Mb.
|
|
Но молодой учительнице пришлось скоро убедиться, что у нее будет мало времени и для чтения книг, и для посещения новых знакомых в деревне. Каникулы оканчивались. Открыли школу для приема школьников и школьниц. Крестьяне приводили детей с утра до вечера каждый день. Навели детей так много, что батюшка и Настя принимали их до позднего обеда и даже после обеда. Количество принятых в школу детей было так велико, что ими наполнили обе классные довольно большие комнаты. А детей все приводили и просили принять в школу. Им отказывали, так как в школе не хватало места на скамьях. Село было большое, а школа была небольшая. О постройке другой школы или расширении старой, конечно, в деревне никто и не думал. Детей разделили на две группы. В меньшей комнате посадили тех школьников, которые уже посещали школу в прошлую зиму. Большая комната была набита школьниками, как бочка сельдями. Пришлось поставить нескольких школьников у окон, посадить на подоконниках, чтоб не обидеть некоторых зажиточных крестьян, которые привели в школу детей поздно, уже после приемных испытаний. Когда в зимние месяцы дни стали очень короткие, Настя должна была заниматься весь день, вставая утром на рассвете. Школьники приходили в школу на рассвете. Оканчивались занятия по заходе солнца. Настя отпускала школьников домой на обед только на один час, так как и сама она отправлялась к отцу Моисею обедать. Село было большое, но узкое и растянулось на три-че- тыре версты над обоими берегами речонки Раставицы, которая впадала в пруд и выходила из пруда ниже круп 444 чатки. Многие школьники с далеких концов села не ходили обедать домой, а приносили с собой «харч» в мешочках, заменяя хлебом да кусочком сала обед. Новая учительница как горожанка начала обучать школьников, говоря с ними по-русски, но скоро заметила, что сельская аудитория совсем не понимает ее объяснений. — Лука Корнилиевич! — призналась она псаломщику.— Что это значит и в чем причина, что я учу детей читать — и никак не могу научить? Или я глупа, или же неопытна в деле обучения чтению и письму? Вы были учителем и опытнее меня. Лука Корнилиевич усмехнулся и сказал ей, чтобы она учила школьников, говоря с ними сельским украинским языком, иначе она ничему их не научит. — Был у нас учитель, окончивший курс духовной семинарии со степенью студента. С ним случилось то же самое, что и с вами... «Учу их неделю, потом другую, а школьники не делают никакого успеха и только смотрят на меня, как бараны, бессмысленными глазами. Одного дня по окончании моей «лекции» я говорю им: — Дети! Идите завтракать. А они все сидят неподвижно и смотрят мне в глаза. Я опять повторяю им приказание, а они все сидят. Только тогда я догадался, что моя аудитория меня не понимает. Тогда я крикнул: — Хлопці, йдіть снідать! Хлопцы в один момент встали и двинулись к дверям, чуть не свалили меня с ног». С того времени и учение у него пошло успешнее. Так делайте и вы, если хотите выучить их читать и писать. Да мы, учителя, это знаем и все так делаем. Наши сельские «дядьки» посылают детей в школу, собственно, для того, чтобы они выучились читать, писать и умели писать цифры. Многие отцы сами учатся у детей, как писать цифры для записывания счета копен и пудов пшеницы, ржи, проса и т. д. Начались морозы. Старая школа была до того холодна, что ее невозможно было натопить. Учителя и учительницы занимались в большие морозы в зимнем платье и в колошах. Сам отец Моисей, приходя на урок, сидел в теплой рясе и в колошах. Воздух в классах был такой спертый и вонючий, что трудно было дышать. Воздух был пропитан тяжелым запахом лука, которым питались школьники на большой пе- 445 ремене как приправою к кускам черствого хлеба. Пахло овечьею шерстью от суконных свит 1 школьников, старых, заношенных. Ни в одном окне не было форточки для освежения затхлого воздуха. Отец Моисей, приходя на свой урок, начинал дело с освежения воздуха. Он отворял двери в обоих классах, а сам уходил на крыльцо, ожидая несколько минут, пока освежится воздух, и входил в класс. — У нас в школе есть прекрасный, быстро действующий вентилятор, а вы и не догадались,— сказал он учительнице, задыхавшейся в смрадной атмосфере.— В сенцах есть отверстие на чердак, где приставлена к стене лестница. В течение урока вы отворяйте дверь в сенцы, и широкий вентилятор мгновенно освежит воздух, и вы будете дышать кислородом, а не запахом лука и дегтя. — А я и не догадалась, где находится такой странный вентилятор. К концу урока у меня всегда болела голова. Спасибо за совет. Когда смеркало надворе, Настя отправляла по домам своих питомцев и шла в свою комнату, ложилась на кровать и отдыхала, пока Свирид ставил самовар. Выпив чай и немножко отдохнув, она отправлялась к батюшке и занималась с двумя мальчиками. И только после этих занятий она отдыхала, приятно проводя время в разговорах и воспоминаниях о епархиальном училище и своих общих знакомых. И только возвратясь домой, Настя могла позабавиться чтением «Нивы» и познакомиться с некоторыми авторами в приложениях к журналу. Зима приходила к концу. Учение в школе обыкновенно продолжалось до пасхи. К концу учебного сезона Настя чувствовала себя очень утомленною. Она ждала пасхи и окончания занятий, как большого праздника. При своем слабом здоровье она чувствовала такое утомление, какое чувствуют крестьяне в страдную пору летом, работая на поле. После пасхи крестьяне обыкновенно не посылают детей в школу. На полях начинается работа. Мальчиков посылают в поле и на пастбища стеречь лошадей, овец и ягнят. В школу ходят очень немногие ученики, только те, которые готовились держать экзамен на льготу по отбыванию воинской повинности. Работы в школе стало наполовину 1 Армяков. 446 меньше. Настя почувствовала облегчение, как будто с её плеч свалилась половина тяжести, какую она несла на своих плечах всю зиму. Пасха была поздняя. Весна расцвела во всей своей красе. Запели в вербах, кустах и садах соловьи. В этой широкой низине их было бесчисленное множество и в садах, и в кустах верболоза по берегам речки и большого пруда. Казалось, что пела по-соловьиному каждая верба, каждый куст, каждая ветка кустов! Вдали в роще куковали кукушки; иволги выводили свои нежные рулады, как будто слышны были нежные звуки флейт в этом весеннем оркестре птичьего пения, гимнов весне. Нежно-зеленые почки облепили ветки верб и садов, как зеленым мохом, разливая по долине нежный аромат осокорей и тополей. Вершины густых деревьев зазеленели, будто чья-то невидимая рука набросила на них нежные зеленые руна. Цвели в садах густые вишни, будто облитые нежным белым гагачьим пухом. Настя, по окончании уроков, любила бродить и прогуливаться над прудом протоптанной тропинкою по садах и огородах «сукупных», отгороженных тынами 1 один от другого, как обыкновенно бывает в садах и огородах, прилегающих к речкам и прудам, доходя до самого конца села, где небольшая речка Раставица впадала в пруд. Эти чудные берега речонок и прудов с садами, рядами осокорей, верб и тополей похожи на чудные зеленые парки влажной Дании и Англии, но созданы и украшены самой природой. Однажды в хорошую ясную погоду в воскресный день Настя пошла на прогулку тропинкою в огороды и сады над прудом, чтобы погулять и отдохнуть вдоволь в свободный от занятий день. Тропинка вилась по зеленой мураве над берегом, словно гадючка ползла по зеленому ковру, извиваясь то в густых «вишниках», то в старых садах, то в рощицах ольхи и осокорей, разбросанных по зеленой траве. Она любовалась разбросанными садиками, заходила в густые, как облака, вишникй, словно сплошь закутанные в белый покров цвета вишен, как в белый нежный вуаль. Ей стало легко на душе. На сердце вспорхнула поэзия, будто ее принес запах цвета вишен. Радость неожиданно обняла ее душу: она тихим голосом запела народную песню: «Лугом іду, коня веду. Розвивайся, луже! Сватай мене, козаченьку: люблю тебе дуже». 1 Плетнями. 447 И перед ее глазами как будто мелькнули образы знакомых подруг, приятельниц и... знакомых «паничей» кавалеров. Воспоминания как будто ожили в памяти и явились в живых образах под тенью белоснежных вишен и зеленых верб, обсыпанных желто-зеленым пухом цвета. Настя вышла из «вишника» на луг и направилась по тропинке к реке. По тропинке шел навстречу ей крестьянин Матвей Грынь, очень красивый человек средних лет, статный, рослый, плечистый, румяный брюнет с светлыми карими глазами, с черными длинными усами. Он снял черный котелок, поздоровался с ней, остановился, но не осмелился подать ей руку. Его сынок ходил в школу. Матвей спросил ее, как учится его сын. Настя заметила и помнила этого Матвея Грыня, когда он приводил своего сынка в школу. Он и тогда бросился ей в глаза как красивый мужик. Но тогда он был в простой черной свите 1 с небритым подбородком. Теперь она увидела его одетого в праздничный светло-синий, почти голубой жупан 2, который шел ему к лицу. Его подбородок был чисто побритый, усы были закручены. Его спокойные красивые карие глаза были с блеском. В черном городском котелке, какие в последнее время стали носить крестьяне вместо соломенных самодельных шляп — «бры- лей». Матвей был похож на красавца пана под сорок лет, но его остальной наряд был настоящий крестьянский. Поговорив с учительницей о своем сыне, Матвей поклонился Насте, подняв шляпу, и пошел по тропинке в «ВИШНИК». Настя пошла по тропинке, любуясь светлою речонкою и вишневыми садиками за рекой, белыми, словно обсыпанными пухом. Но красавец Матвей мешал ей любоваться садиками. Он будто стоял перед ее глазами, смотрел на нее блестящими карими глазами, разговаривал с нею, шевеля длинными усами. Она почувствовала, что ее сердце, пришибленное тяжелою беспрерывною работою, вдруг проснулось и зацвело, как зацвели вишни и груши в садах. В сердце проснулось чувство любви, проснулась потребность любить. Неясные, но приятные мечты возникли неожиданно, вились в душе, как рой пчел в ясном блеске весеннего солнца. И она шла, задумавшись, опустив голову, и даже не смотрела на прелестные виды за рекой. Насте припоми 1 Армяке. 2 Казакин. 448 нались знакомые в Киеве, которые ей немножко нравились, про которых она даже совсем забыла в часы тяжелой долгой работы в школе. Настя вздохнула, не обращая даже внимания на картины цветущих садов. Вся прелесть весны перестала интересовать ее, даже мешала течению приятных воспоминаний о чем-то, о ком-то там далеко, в Киеве. Она вернулась домой. Ей хотелось остаться одной в своей уютной маленькой комнатке и мечтать наедине. Но время было позднее; нужно было поспешить к обеду у отца Моисея. «Чего я задумалась? Чего я затосковала без всякой причины?—думала Настя, причесываясь перед своим маленьким зеркалом на столе и приаккурачиваясь к обеду.— Была весела и даже чувствовала себя счастливой, пела песню в вишнях. И вдруг как будто с синего неба свалилась на сердце тоска о чем-то, о ком-то. Вероятно, я упилась свежим весенним воздухом на низине над рекою. Это со мною случалось не раз и в саду при училище»,— думала Настя, направляясь к дому батюшки через огород и гумно. Но за обедом у матушки велись иные разговоры и о вещах, которые не имели никакого отношения к душевному состоянию Насти, и неожиданная тоска на сердце Насти развеялась, как туман на ветру, а красавец Матвей исчез в ее памяти, как будто он провалился сквозь землю. Но когда Настя воротилась домой и осталась одна в своей комнатке, освещенной ясным золотым светом солнца, сердце ее опять заговорило, не давало ей покоя. Мечта за мечтою возникала в ее душе, как длинный ряд журавлей в голубом небе, которые летели длинными ключами, направлялись к теплым странам и нежно ворковали в глубокой выси. Сердце к кому-то льнуло, как льнет пчела к пахучим цветам черешен да вишен. Мелькнули в памяти цветущие вишни, красавец Грынь как будто стоял перед ней и смотрел на нее блестящими карими очами. Сердце ее желало любить. Чувство любви назойливо шевелилось в сердце. Матвей Грынь разбудил своими глазами дремавшее чувство. Но идеал ее любви был не сельский красавец в жупане, а городской — в сюртуке и цилиндре, даже в перчатках и с хлыстиком в руках. В деревне таких идеалов не существовало. Настя часто видела пожилого арендатора имения, его двух приказчиков, которые каждый день ездили верхом 29 1- Нечун-Левицький, т. 9. 449 на прекрасных скакунах в поле для наблюдения за работами мимо школы. И арендатор, и приказчики 1 были некрасивы, какие-то курносые простые «панки», и ей нисколько не нравились. Настя часто встречалась у псаломщика с волостным писарем и его двумя помощниками, молодыми, но простыми: они были грамотные крестьяне, недавно окончившие курс учения в местной школе, малообразованные люди в дешевеньких пиджачках, сшитых местным портным Аврумом, которые висели на них складками, как мешки, в которые влезли эти кавалеры и сидели в них, выставив головы и руки с толстыми и грубыми пальцами. Начались весенние дожди. Несколько дней Настя занималась с старшим классом, а по вечерам страшно скучала. Книжки уже мало интересовали ее. И только спустя неделю выглянуло солнышко из-за темных весенних туч. Когда установилась ясная погода, Настя опять услышала весенний хор пташек. Вокруг выгона в вербах пели соловьи и трещали пташки. Кукушки где-то далеко будто перекликались, заблудившись в садах и рощицах. Вся околица как будто веселилась и пела, как поют, «дружки» на свадьбах, величая невесту. После урока Настя не могла оставаться в комнате одна. Она взяла зонтик, одела шляпку и направилась к месту недавней прогулки, где она встретила Матвея Грыня, где он недавно встретился с ней, пробудил чувство тревожное, но приятное, полное поэзии, наводившей ее на мечты. Она направилась по тропинке через «сукупные» огороды, и ей захотелось постоять и помечтать в белом «вишникё», пока еще цвели вишни и цвет их не осыпался. Вишни цвели, как и прежде. Белый матовый свет лился сверху и падал на ее красивое матовое лицо с темными глазами. Она стояла и любовалась этим нежным таинственным светом и как будто кого-то поджидала, кого-то искала, надеялась встретить. Она вышла на открытое место. Но на лугах не было никого. День был рабочий, будний. А в природе было празднество: пташки по-прежнему щебетали, гуси, утки плавали на реке и весело кричали. Гусь в одном стаде бил крыльями по воде и кричал в каком-то экстазе весны, как сумасшедший. Только изредка через тропинку переходили, спускаясь с пригорка, «дівчата» с ведрами на коромыслах и направлялись к реке за водой. И дивчата 1 Экономы. 450 пели песни, как пели свои песни соловьи и всякие пташки. Настя прислушивалась к песням дивчат, ловила на лету куплеты песен: в песнях воспевалась любовь молодой девушки к козаку — то счастливая, то неудавшаяся, горестная. И пташки, и дивчата пели про любовь в тон настроениям души Насти. Настя, погруженная в мечты, зашла далеко, дошла до мостика через небольшую речонку Камянку, которая, извиваясь по зеленым долинам, впадала в Раставицу. По обоим берегам Камянки белели в цвету круглые «вишникй», густо разросшиеся вокруг старых вишен, от корней которых вырастали отростки и отпрыски и со временем являлась целая густая вишневая рощица. По огородам зацвели старые дикие груши. Они белели в своем прекрасном весеннем наряде, как невесты в белых венчальных нарядах. Настя долго ходила по этим белым садикам и устала. Она вышла на открытое место над берегом Раставицы, села на холмике, сняла шляпу и бросила ее на траву. Отдохнув, она думала возвращаться назад. Вдруг она увидела на тропинке какого-то господина, который вышел из садика, а рядом с ним шел крестьянин с какою-то связкою в руках. «Кажется, идет пан писарь с каким-то крестьянином, вероятно, с волостным старшиною. Да и некрасив же этот волостной писарь: голова, как макотра, нос, как желтая луковка, губы какие-то кислые. Пожалуй, еще сядет на траве возле меня и начнет разводить свои рассказы про волостные дела да всякие предписания и заявления. Я, кажется, ему немножко нравлюсь. Наведет он на меня смертельную скуку и не даст мне налюбоваться чудесными пейзажами»,— думала Настя, собираясь встать и удрать назад, а то и спрятаться в кустах зарослей вишняка. Но она посмотрела на приближающихся людей и узнала своих знакомых. — Да ведь это Лука Корнилиевич! Где он взялся здесь на лугу? Словно вырос из земли! — Это вы, Настасья Тихоновна! — крикнул издали псаломщик.— Если бы я увидел вас в сумерки, вечером, я подумал бы, что русалка вышла из воды и села на зеленом холмике, чтобы отдохнуть и полюбоваться цветущими садами и видами за рекой. — Да это ж я, ваша давняя знакомая русалка из школы, а не из реки,— крикнула Настя и засмотрелась на Луку Корнилиевича. При сильном свете солнца она теперь 29* 451 только заметила, что его карие ясные очи были такие же красивые, как очи красавца Матвея Грыня. Теперь только она заметила его малиновые губы и пушистые усы, которые как будто шевелились при разговоре, и румяные свежие щеки. — Вот вы теперь как на даче, да еще какой даче. Посмотрите, какая прелесть вокруг вас! Лучше этой дачи вы не найдете нигде в окрестностях Киева. Посмотрите, какая благодать! Здесь и соловьи, и кукушки, и гуси, и утки, и воробьи, и ласточки, и чижики, и жабы, и лютые собаки, и поросята, и йоркширские чудовища — все, чего хотите,— сказал Лука Корнилиевич и усмехнулся красными устами, смотря на Настю своими добрыми кроткими глазами. — Что это такое вы, Петр, несете, завороченное в большой платок? Я вижу кончик чего-то черного, что выглядывает из-под концов завязанного платка,— спросила Настя церковного сторожа Петра. — Та це ми вертаємось з похорону навпростець з кладовища,— отвечал сторож, — А где же батюшка?—спросила Настя. — Батюшку взял с собою посессор 1 в брычку, чтоб завезти домой: он ехал мимо кладбища после погребения покойника,— объяснил Насте Лука Корнилиевич. Красивые, почти черные глаза Насти сразу как будто затуманились, стали похожими на ягоды терна, покрытые росою. В ее сердце нарождалась любовь, и вдруг она увидела принадлежности черные, погребальные, которые запахли ладаном. — Какой недобрый знак! В такой светлый день, среди прекрасных видов весенней природы вдруг я вижу черное погребальное покрывало; запахло ладаном, как на погребении. Я слышу ваши рассказы о погребении. Недобрый знак, нехорошая случайность! — с легким оттенком грусти в голосе сказала Настя, обращаясь к Луке Корнилиевичу. — Вот тебе на! Надворе как будто свадьба, а вы затянули за «упокой». — Я как будто предчувствую что-то нехорошее для себя... То какая-то русалка вышла из воды, и... вдруг черное покрывало... запахло ладаном там, где пахнет вишневым цветом и весенней травкой. Этого я никак не ожидала,— с грустью в голосе сказала Настя. 1 Арендатор. 452 — Да вы устали от тяжелой школьной работы в первый год вашей педагогической службы. Вы еще не привыкли к этой тяжелой работе, и это утомление наводит на вас такие мрачные думы,— сказал Лука Корнилиевич. — Послужите довше в школі, то й оговтаєтесь з працею \— утешил Настю Петро. — Вот сегодня перед вечером я зайду к вам с скрипкой, и мы выучим один очень хороший романс, который я взял у белоцерковского учителя. Вы будете петь дискантом, я буду петь басом и вместе с тем буду аккомпанировать на скрипке. Музыка очень красива. Тогда ваша грусть уйдет в Киев, а может быть, и дальше Киева,— сказал Лука Корнилиевич. — Хорошо! Заходите. Я люблю петь и пела в нашей училищной церкви. Мне будет веселее в пустой школе. И мне пора домой. Нагулялась и устала таки порядочно. И я пойду с вами,— сказала Настя и встала, взяв в руку шляпку и надевая на ходу. Перед вечером Лука Корнилиевич взял скрипку и ноты и пошел к учительнице. Когда в школе стало меньше работы, он частенько заходил к Насте со скрипкой и нотами. Как бывший певчий в хоре и как регент своего школьного хора он любил попеть и поиграть на скрипке. Пели они то украинские песни, то всякие романсы. Настя пела приму, первый голос, Лука Корнилиевич играл на скрипке второй голос дисканта, а сам вторил басом. Выходило очень красивое, изящное трио, так что их пение приходили в школу слушать и жена псаломщика, и иногда и матушка с детьми. Настя, очень изящная и молодая, немножко нравилась Луке Корнилиевичу. Она была стройна, изящна, с овальными почти черными глазами, тонкими бровями и нежным матовым цветом лица. Кроме того, она была образованнее псаломщицы, красивой, но дебелой, с манерами простой крестьянки, одетой в «панское» платье. Прекрасный голос Насти, ее грациозность и образованность, любовь к музыке и пению, собственно, и были причиною его частых посещений Насти в школе. Когда Лука Корнилиевич снимал скрипку с крючка на стене и брал ноты, Ксения спросила его: — Ты опять собираешься с визитом к Насте? — Пойду и немножко поиграю на скрипке. Будем ра- 1 Освоитесь с тяжелым трудом. 453 зучквать с Настей один романс,— ответил на ходу Лука Корнилиевич. — Ты уж слишком часто посещаешь Настю. Смотри, чтобы она не влюбилась в тебя и не очаровала тебя своими черными очами да сладким голосом,— сказала Ксения вслед мужу через отворенную на крыльцо дверь. Но Лука Корнилиевич, усмехнувшись, направился к школе с скрипкой под мышкой и нотами в руках. Настя ожидала его посещения, приаккуратилась, причесала голову, просматривала партитуру и учила наизусть слова романса. Каталог: elul -> Nechui -> 10-vol 10-vol -> Наукова думка 10-vol -> Наукова думка 10-vol -> Наукова думка 10-vol -> Наукова думка 10-vol -> Наукова думка 10-vol -> М. Д. Бернштейн 10-vol -> Науковадумк а 10-vol -> М. Д. Бернштейн 10-vol -> У десяти томах Поділіться з Вашими друзьями:
|